Cтpaнa взялa кypc нa тexнoлoгичecкий cyвepeнитeт. Плaны aмбициoзныe, нo oни нyждaютcя в cyщecтвeннoй дopaбoткe, cчитaют экcпepты и пpeдcтaвитeли бизнeca.
Россия должна отказаться от рыночной промышленной политики и перейти на путь обеспечения технологического суверенитета, заявил министр промышленности и торговли России Денис Мантуров, которого 15 июля также назначили на должность зампреда правительства. Пристальное внимание будет уделяться станкостроению, электронике и мало- и среднетоннажной химии, отметил он.
Важность технологического суверенитета Мантуров объяснил тем, что нам сейчас необходимо обеспечить поставки критических комплектующих, а для этого предстоит создавать новые кооперационные связи. «При этом ускоренными темпами будем осваивать производство собственных аналогов для замены импортных компонентов», — подчеркнул министр.
«Технологический суверенитет не предполагает полную изоляцию страны, — замечает Александр Чулок, директор центра научно-технологического прогнозирования Института статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ. — Этот термин означает, что мы должны обеспечить себя решениями, которые нужны для конкурентоспособности и безопасности и которые позволят реализовать критически важные для страны задачи».
Чтобы четко понимать, каких целей и в какие сроки мы хотим достичь, следует использовать системный алгоритм, построить несколько блоков взаимосвязанных вопросов, продолжает эксперт.
Первый блок: «Какие задачи мы считаем критически важными?» Если повышение конкурентоспособности экономики, то надо ответить на следующий вопрос: «В каких отраслях мы хотим повысить конкурентоспособность? Нынешнюю или предполагаемую, в будущем?» Критически важной задачей может быть и обеспечение национальной безопасности, но какой именно? Продовольственной? Экономической? Социальной? Эпидемиологической?
Второй блок вопросов: «Какое будущее мы хотим сформировать?» Оно может быть сценарным, то есть подразумевать разные варианты развития событий. А дальше — дорожная карта с четкими маршрутами, расчетами, цифрами и описанием рисков и джокеров — труднопрогнозируемых событий с масштабными эффектами.
Но самое главное — нам предстоит учиться упаковывать свои идеи в бизнес-модели, создавать экосистемы, напоминает Чулок: «Во многих направлениях — нанотехнологиях, цифровизации, биотехе, сельском хозяйстве — Россия значительно продвинулась за последнее время. Однако все, чего мы добились, разобщено, не встроено в единую систему: наука имеет слабые связи с бизнесом, вузы только начали реализовывать свою роль в рамках национальной инновационной системы, а уровень подготовки кадров во многих сферах не отвечает запросам рынка».
По мнению Сергея Косогора, руководителя проекта «Цифровая экосистема для агросектора» Центра технологического трансфера НИУ ВШЭ, чтобы обеспечить суверенитет в каждой отдельной отрасли, например, в АПК, предстоит проделать много работы, в частности:
1. Создать цифровую инфраструктуру в АПК, без которой невозможно внедрение точного земледелия в России. Сейчас мы используем в основном разработки западных компаний. Также около 50% сельскохозяйственной техники в российских полях — импортного производства.
2. Сформировать правовую базу для использования инновационных разработок в коммерческих целях.
3. Создать ряд технологических площадок (полигонов) и опытно-производственных хозяйств (предприятий) для апробации новых технологий в сфере АПК.
4. Совершенствовать правила льготного кредитования для разработчиков IT-технологий, сельскохозяйственного оборудования и техники.
5. Разработать комплекс мер государственной поддержки товаропроизводителей для стимулирования внедрения отечественных технологий.
«Технологический суверенитет кажется красивой историей, в которой Россия предстает гордой и независимой страной, — говорит Иван Канардов. — В СССР тоже была установка на технологическую независимость, но как таковой этой независимости не существовало: множество сложных станков, приборов и электронных компонентов мы закупали на Западе». В сегодняшних условиях, по его словам, мы еще более уязвимы: «Мы не можем производить автоматические коробки передач и другие детали для автомобилей. У нас нет собственных производителей семян, а тем, кто выпускает сельхозтехнику, не хватает компонентов для машин».
В принципе за три — пять лет вполне можно отладить собственные производственные линии и логистику с восточными странами, которые станут поставлять нам нужные комплектующие и технологии, считает эксперт. «Правда, это при условии, если государство будет стимулировать предпринимательство и создавать благоприятный инвестиционный климат», — добавляет он.
«Если брать нашу сферу — информационные технологии, то, чтобы обеспечить технологический суверенитет, следует в первую очередь избавиться от беспокойств и иллюзий, — замечает Илья Кулаков, директор департамента автоматизации производства компании IBS. — Уход иностранных игроков не повод для паники. На рынке достаточно российского софта, который позволит решать поставленные задачи во всех отраслях бизнеса. Может, это будет не так удобно, но зато эффективно. Достаточно вспомнить, какими были западные системы 5–10 лет назад, и становится ясно: это просто путь, который надо пройти».
При этом Кулаков предупреждает: новые IT-решения и тем более специалисты по их внедрению не могут стоить дешевле лишь потому, что теперь это отечественное ПО, а не импортное. «Бизнес-задача не поменялась, требования к квалификации IT-специалистов остались теми же, следовательно, кадры будут стоить, как и стоили, или даже дороже, потому что их еще мало», — уточняет он.
«Технологический суверенитет в ближайшие годы и десятилетия — понятие утопическое, — полагает Александр Бочкин, основатель и гендиректор IT-компании «Инфомаксимум» (разрабатывает ПО в области бизнес-аналитики). — Добиться того, чтобы абсолютно весь используемый софт или хард (производство «железа») был создан внутри одной страны, чрезвычайно сложно».
Утверждать, что российский бизнес находится на стадии принятия, слишком рано, считает Бочкин: кто-то продолжает надеяться, что зарубежные вендоры вернутся, кто-то ищет способ взаимодействия с ними в обход санкций, кто-то изучает и тестирует российские системы. «Спрос есть, обращения увеличились в разы, — говорит он. — Мы, например, четко понимаем, что определенные ниши — бизнес-аналитику и глубинный анализ процессов — сможем полностью закрыть в ближайшие годы. Но опять-таки, если у софта есть альтернативы, то у харда подчас просто нет. Оборудования не хватает, уход известных производителей, к примеру, компании Intel, ощущается в разы сильнее. Компетенции и опыт в этой сфере нарабатываются годами, поэтому ставить цели создать то или иное «железо» в ближайшей перспективе невозможно».
«Отраслям, выпускающим материальную продукцию, особенно связанную с полупроводниками, которые требуют разработки процессоров, микросхем памяти, контроллеров, придется гораздо сложнее, — соглашается Кулаков. — В этих сегментах нужно быть готовыми к переходу на более простые или менее энергоэффективные процессы».
«Отрасли, в которых зависимость от иностранных партнеров в цепи создания ценности, степень интеграции высоки, оказались в более сложной ситуации, — рассуждает Вячеслав Болтрукевич, гендиректор Lean Institute Russia. — Однако все зависит от способности отдельной компании или отраслевой цепи создания ценности быстро менять процессы, чтобы разрабатывать новые продукты, наращивать объемы, улучшать качество. Это в большей степени зависит от самих организаций. Чем более зрелая производственная система у компании, тем эффективнее будет процесс перестройки».
Сейчас необходимо заниматься вопросами операционной эффективности бизнеса. Это поможет быстрее осваивать технологии создания новых видов продукции, заключает Болтрукевич.